Сон № 9 - Дэвид Митчелл

– Она постоянный клиент?

Госпожа Сасаки наводит порядок на письменном столе.

– Мы – пункт в ее расписании. Будь с ней повежливее, это ведь нетрудно. Ты понял, что за фотографии она имела в виду?

– Наверное, какой-нибудь семейный альбом?

– Сначала я тоже восприняла ее слова буквально. – Госпожа Сасаки, как всегда, рассудительна. – Но похоже, она говорит о своих воспоминаниях.

Женщина исчезает в дрожащем мареве зноя. Цикады стрекочут то тише, то громче.

– Мы – это всего лишь наши воспоминания.

Луна сдвигается. Андзю успокаивается, маленькими глоточками пьет чай. Я где-то на границе между сном и бодрствованием. Изо всех сил пытаюсь вспомнить мамино лицо. Вроде бы помню запах ее духов, но точно сказать не могу. Андзю пристраивается мне под бочок. Она все еще думает о маме.

– Последний раз мы с ней виделись в Кагосиме, у дяди Толстосума. Когда в последний раз уезжали с Якусимы.

– В день рождения на тайном пляже. Два года назад?

– Три. Два года назад день рождения был на надувной лодке.

– Она очень неожиданно уехала. Пробыла целую неделю, а потом просто исчезла.

– Хочешь, расскажу секрет?

Я тотчас просыпаюсь:

– Настоящий?

– Я уже не маленькая. Конечно настоящий.

– Тогда давай.

– Пшеничка велела никому не рассказывать, даже тебе.

– О чем?

– О том, почему мама тогда уехала.

– И ты три года молчала? Я думал, она уехала, потому что заболела.

Андзю зевает, равнодушная к тому, что я думаю или думал.

– Ну, рассказывай.

– В тот день я приболела. Ты ушел на тренировку. Я делала уроки за столом на первом этаже. Мама стала готовить тэмпуру[42].

У Андзю какой-то вялый голос. Уж лучше б она разревелась.

– Она обмакивала в кляр все подряд.

– В каком смысле все подряд?

– Ну, несъедобные вещи. Свои часики, свечку, чайный пакетик, лампочку. Лампочка лопнула в кипящем масле, а мама расхохоталась. Кольцо. Потом она выложила все это на блюдо с зеленью и поставила передо мной.

– И что ты сказала?

– Ничего.

– А она?

– Она сказала, что это игра. Я сказала: «Ты пьяная». Она ответила, что это все из-за Якусимы. Я спросила, почему она не может играть без выпивки. Она спросила, почему мне не нравится, как она готовит. Стала заставлять меня есть, сказала, что я должна быть послушной девочкой. Я сказала: «Такое не едят». А она рассердилась. Помнишь, как иногда мы ее ужасно боялись? Я забыла, как она выглядит, но это хорошо помню.

– А потом что было?

– Пришла тетя Толстосум и увела ее в спальню. Я слышала… – Андзю сглатывает слюну. – Она плакала.

– Мама плакала?

– Тетя Толстосум вернулась и сказала, что если я хоть кому-то проболтаюсь, то придет злой доктор и заберет маму. – Андзю морщит лоб. – Поэтому я вроде как заставила себя об этом забыть. Но не по-настоящему.

Ухает сова.

Мне надо поспать.

Андзю раскачивается, медленно-медленно.

Вдалеке лает собака, потревоженная реальностью или воспоминанием.

– Не уезжай завтра в Кагосиму, Эйдзи.

– Я должен ехать. Я играю в защите.

– Не уезжай.

Я не понимаю:

– Почему?

– Ну, раз ты так, то езжай. Мне плевать.

– Я же всего на два дня…

– Не тебе одному можно поступать по-взрослому! – огрызается Андзю.

– И что это значит?

– Я-то знаю, а ты догадайся.

– Что ты задумала?

– Узнаешь, когда вернешься со своего футбола!

– Скажи!

– Я тебя не слышу. Ты в Кагосиме.

– Скажи!

Мне тревожно.

В голосе Андзю злорадство:

– Вот увидишь. Увидишь.

– А, никому не интересно, что ты там задумала!

– Утром я видела жемчужную змею.

Теперь я уверен, что она врет. Жемчужная змея – это глупая сказка, которую бабушка рассказывает, чтобы нас напугать. Якобы давным-давно, еще до рождения бабушки, в нашем амбаре завелась змея, которая своим появлением возвещает близкую смерть. Мы с Андзю в это больше не верим, только бабушке невдомек. Мне обидно, что Андзю думает, будто меня можно запугать россказнями о жемчужной змее. Мартовская птица-полуночница пытается вспомнить свою песню. Она то и дело сбивается и начинает заново. Каждую весну я вспоминаю об этой птице, а к сезону дождей снова забываю. Потом мне все же хочется помириться с сестренкой, но она уже спит или притворяется спящей.

Я не замечаю, как стрелки «Фудзифильма» контрабандой протаскивают три часа через границу времени. До рассвета еще часа два. Липкая паутина ночи сплетена на три четверти. На работе я весь день буду как выжатый лимон. Госпожа Сасаки предупредила, что в субботу дел больше, чем в будни, потому что те, кто едет на работу, следят за своими вещами лучше, чем те, кто в выходные отправляется за покупками или с пятницы гуляет всю ночь напролет; кроме того, многие ждут субботы, чтобы прийти за потерянным. Наверное, повсюду будут крутиться репортеры, вынюхивая что-нибудь новенькое про господина Аояму. Бедняга. Внезапно и бесцеремонно, словно пуля в барабанную перепонку, трезззззззззвонит телефон. Буравящий звук вселяет чувство вины и страха. Телефон трезззззззззвонит. Странно. Телефон появился у меня только на прошлой неделе. Никто не знает моего номера. Телефон трезззззззззвонит. А вдруг это какой-нибудь извращенец забавляется, выбирая номера наугад? Стоит ответить, как этот псих мигом окажется в моем душе[43]. Ни за что. Телефон трезззззззззвонит. Бунтаро? Что-то случилось? Но что? Телефон трезззззззззвонит. Стоп. В «Осуги и Босуги» узнали мой номер – допустим, коллега Акико Като прочитала мое письмо прежде, чем та пустила его в машинку для резки бумаг, и невольно прониклась сочувствием к моему положению. Она связывается с моим отцом, который дожидается, когда уснет его жена, а потом собирается с духом и звонит мне. За закрытыми дверями звучит его напряженный хриплый шепот: «Возьми трубку!» Телефон трезззззззззвонит. Пора решать. Нет. Пусть заткнется. «Возьми трубку!» Я срываюсь с футона, застреваю в складной раме, спотыкаюсь о футляр от гитары и хватаю трубку:

– Алло!

– Гони голод вон – съешь пиццу «Нерон»! – выпевает мужской голос.

– Алло!

– Гони голод вон – съешь пиццу «Нерон»! – слегка раздраженно повторяет он.

– Да, это я уже слышал.

– Ну, это же не я сочинил такой дурацкий джингл. – Голос масляный, не очень трезвый.

– И не я.

– Послушайте, молодой человек, вы принесли нам в офис флаеры, где написано, что первые двести человек, которые позвонят вам до или после часа пик и пропоют «Гони голод вон – съешь пиццу „Нерон“», бесплатно получат пиццу среднего размера на свой выбор. Что я и сделал. Я хочу, как обычно, «Камикадзе»: корж с моцареллой, банан, перепелиные яйца, гребешки, тройная порция